В театре

Внутри театра стояла совершенно особенная атмосфера, включающая драку в раздевалке. Драка была словесной, но я рано ушел и не поручусь.

Грузная женщина с обмотанной чем-то светлым рукой выкрикнула в сторону молодой пары:

— Вы должны бросить этого мерзавца! Он хам и подлец!

— Чойта, — флегматично заметила пигалица в коричневых трикотажных колготках.

Хам и подлец за словом в карман тоже не полез:

— Гнида, научись сначала вести себя в театре по-человечески.

Парень невзрачного вида с вьющимися на концах длинными волосами начал с козырей: сразу взял женщину на «ты». Так в питерской подворотне разговор завязывается с того, что человек бьёт лбом в лицо собеседнику, а потом, уже глядя на стекающее по стене тело, участливо спрашивает: «Чо хотел-то?».

И, не дав передохнуть, отточенными словами пояснил для публики, тоже желающей пальто и пояснений, чуть повысив голос:

— То сидит, то ходит, смотреть мешает, потом свои вафли стала жрать.

— Это не вафли, а печенье, — возмутилась женщина. — Я их ела в перерыве.

Слово «перерыв» выдало её с головой: весь театральный флёр с неё как-то соскочил, а гардеробщик в тот же миг перестал выдавать «пальто», предлагая разбирать «польта».

— Жрёт и под лавку кидает, — не утихал парень.

С «лавкой» он тоже прокололся, конечно. Но у пары был ещё один серьёзный козырь.

— А нажрётся вафель, давай бутылки ронять, — звонко припечатала пигалица в коричневых колготках.

Если кидание упаковки вафель под лавку было делом тихим и интимным, падение бутылки в середине спектакля слышали все. Она ещё долго куда-то катилась под звуки допроса виноторговца Попугайчикова.

— Это у меня рука сломана, — ахнула женщина и потрясла оббинтованной рукой. — У меня гипс!

Её уже никто не слушал. Словесный баттл был выигран полностью. Все как-то воодушевились, а гардеробщик вышел из ступора и вернулся к своим обязанностям.

Мне дали пальто, и я бежал из очага культуры.